Голоса военного детства” Воспоминания двух сестёр: Плониш Тамары Игнатьевны и Юрьевой Любовь Игнатьевны

Голоса военного детства” Воспоминания двух сестёр: Плониш Тамары Игнатьевны и Юрьевой Любовь Игнатьевны

До войны, одиннадцатилетняя Тамара и семилетняя Люба, жили беззаботно. У них была большая и дружная семья. Старшие братья Владимир и Николай, мама и отец баловали девочек. Все члены этой счастливой семьи даже представить себе не могли, что совсем скоро их жизнь станет настоящим кошмаром…

Теперь позади уже более семидесяти лет, но вспоминать о том времени без слез невозможно. Жили они в Белоруссии, в Витебском области, в Чашенском районе, в селе Чашенки. Учились в школе. Началась война.

Любовь Игнатьевна вспоминает: «В начале 1942 года немцы заняли село. Наш дом, стоял на самом краю села и фашисты разместили в нем свой штаб. При бомбежках нам приходилось прятаться в окопе, выкопанном при дворе родителями. Отца не забрали на фронт по со-стоянию здоровья, и он продолжал работать на заводе по переработке льна.

Мы держали большое хозяйство, и кто-то из деревенских донес фашистам, что отец снабжает мясом партизанский отряд. Немцы арестовали отца, но ему удалось сбежать и перейти через линию фронта. При очередной бомбежке снаряд попал в нашу хату, а мы только и успели, что выскочить и убежать в лес. Но без одежды и пищи подержаться долго не смогли и решили вернуться на пепелище, чтобы найти хоть что-то пригодное для жилья.

Пробираясь в родное село попали в перестрелку. Старший брат погиб, а младшего от взрыва бомбы накрыло землей и серьезно контузило». Немцы зверствовали и практически каждый день устраивали облавы на людей. Искали евреев и расстреливали. Света в селе не было, пользовались лучинками.

Однажды в райцентре Тамара, мама и брат Николай попали в немецкое окружение. На свободе осталась только я. После ареста родителей я осталась совсем одна. Ходила по деревне, просила милостыню, собирала корешки и ягоды в лесу, спала, где придется. Немцы отпустили маму, и она нашла меня страшную, худую и больную, на пожарище нашего дома. Мы с трудом узнали друг друга. Она сильно похудела и состарилась, но какое это счастье увидеть родного человека.

Отец, вернувшись с фронта, успокаивал ее и приговаривал: «Смирись, милая, война не без потерь». Но ее маленькое сердце не могло справиться с болью потери старшего сына, неизвестностью о судьбе дочери, угнанной в Германию.

Тамара Игнатьевна вспоминает: «Нас посадили в эшелон и отправили в Минск. Там находился пункт для отправки заключенных в Германию. Навсегда запомнила, что когда прокричали твою фамилию, надо быстро подбежать к коменданту и назвать имя. Я тогда сильно переживала за маму, что она что-нибудь перепутает. Первой к столу вызвали ее, и она взяла с собой контуженого брата. Потом ее отпустили обратно в строй. Когда подошла моя очередь, то после отметки меня отправили в другую колонну, а затем, вместе с другими женщинами и детьми, загнали в эшелон.

В душном товарном вагоне нас увозили далеко от Родины. Так начались мои долгие скитания по концентрационным немецким лагерям. Началом мук и испытаний стал лагерь смерти Освенцим. Сразу же после прибытия в лагерь мы попали в карантин. Тогда и был вытатуирован номер 81575, и я должна была отзываться только на него.

Измученных от голода и обессиленных нас построили в колонну и заставили раздеться прямо на улице. Я сняла рваную фуфайку, старенькую юбчонку, лапти и переступила порог комнаты. Там меня подстригли наголо, дали маленький кусочек мыла, чтобы вымылась. Потом заставили окунуть ноги в какую-то пахучую жидкость, чтобы (как мне объяснили потом), тело быстрее сгорело в печи. Помню, как нас завели в комнату. В ней лежали кучи одежды, оставшейся от евреев. Я в тот миг даже не думала о смерти, а выбирала кофточку и туфли, и радовалась их красоте. А когда немцы белой краской нарисовали на спине жирный крест, то расстроилась, стало жалко наряд.

газовая камера фото

Нас, подготовленных к кремации, закрыли в газовой камере. Оставалось только одно – ждать своей участи. Но, видимо не судьба было сгореть заживо. В самый последний миг в комнату вошел немецкий офицер и приказал санитару выгнать нас на улицу. Этим поступком немцы хотели показать свою благосклонность угнанным в Германию. А в печах уничтожали в основном евреев. Фашисты были изобретательными по части применения пыток и наказаний. Они подвешивали к столбу, снимали пытки, заставляли ходить в обуви неподходящего размера, содержали в строгой изоляции. Сама жизнь в бараках была пыткой. В помещение, рассчитанное на сотню узников, набивали до тысячи человек. В лагере были очень плохие санитарно-гигиенические условия, что являлось причиной разных эпидемий. Из-за постоянной грязи свирепствовала чесотка, вызывая страшные нарывы, раны, заражение крови. Мы боялись лагерных больниц, потому что врачи проводили на нас бесчеловечные медицинские эксперименты.

барак Освенцима фото 

За каждым взрослым ребенком закрепляли по пять маленьких детей. Фашисты не переносили детского крика, а порой было очень тяжело успокоить больного малыша. Мы знали, что если не справишься, то его и тебя пристрелят. На моих глазах застрелили девочку-еврейку за то, что быстрее других протянула руку за гнилой брюквой. В Освенциме я пробыла больше года. Немцы действовали по своей системе и постоянно перегоняли пленных из лагеря в лагерь. Следующим был Виркенбайзер.

Там люди практически не выживали, умирали голодной смертью. Тех, кто не мог стоять в тесной камере и садился на каменный пол, совсем обессилев, выбрасывали под открытое небо. Когда я увидела весь этот ужас, то решила, что людей накрыли одеялами. Только подойдя к закостенелым телам, поняла, что это рой шевелящихся вшей. Заболев тифом, думала, что мне не хватит сил вернуться домой.

Шел сорок пятый год. Мы страшно голодали и держались из последних сил. В апреле американские солдаты освободили нас. Нам привезли целое ведро вареной брюквы. Даже не верилось, что можно свободно ходить, играть и есть белый хлеб с маслом. Солдаты относились к нам очень доброжелательно и угощали сладостями. Это была райская жизнь. Но, к сожалению, не очень долгая. Вскоре нас забрали русские. Почти год я прожила в детском доме. После трехлетней неизвестности я вернулась на Родину. Несколько суток ехала в товарном поезде, потом долго шла пешком, и, когда,наконец, добралась до своего дома, то закричала: «Папа, мама, я жива и невредима!». Но дверь мне сразу не отворили, потому что тяжелобольная мама уже не могла подняться с постели, а папа с Любашей ушли на рынок за продуктами. Горькие слезы застилали глаза, когда я смотрела на ее угасающий взгляд. Сил только и хватило у мамы, чтобы порадоваться возвращению Тамары. Обрадовалась мама и сказала: «Дождалась Тамара, теперь можно умирать». После окончания войны вся семья опять была вместе. Но яуспела побыть с мамой всего несколько дней.

Тамара 17 лет после Германии

Любовь Игнатьевна вспоминает: «После ее смерти мы вскоре переехали в Сибирь. В Ширинском районе в деревне Чабаки жила наша бабушка, мать отца. И мы надеялись, что она приютит нас и поможет первое время. Тамара с отцом уехали работать на шахту в Шипилинске». Я и младший брат стали ходить по помойкам в поиске пищи, потому что бабушка попрекала нас куском хлеба и выгнала из дома. Не могла нас защитить и мачеха, которая приехала вместе с нами из Белоруссии. Когда она засобиралась ехать на Родину, я упросила взять меня с собой. Жестоко обманув, она бросила меня на вокзале в г. Новосибирске. Целых девять месяцев я скиталась по вокзалам, собирая объедки, ездила от станции к станции на подножках или крыше вагона, в товарных поездах. Наконец мне удалось вернуться домой.

Тамара справа 1949 год

К бабушке я не пошла, а попросилась к чужим людям в домработницы. А когда отец вернулся с золотых приисков, то дав мне десять рублей, отправил к старшей сестре Тамаре в город Красноярск. Там я устроилась кладовщиком, потом диспетчером в автотранспортное хозяйство, вышла замуж, родила ребенка, но семейная жизнь не сложилась, и я вновь вернулась к отцу в Саралу. В Саралинскомподхозе отработала больше 35 лет на разных работах. Сначала от физического труда ужасно болела спина и руки. Потом втянулась и в день выполняла по две нормы. Мне надо было растить сына, и я бралась за любую работу. Накапывала ежедневно по тонне картофеля вручную. За добросовестный труд награждали грамотами и подарками.

Люба 1953год

Тамара Игнатьевна вспоминает: «Отец уехал на работу в с.ПоловянкаШиринского района. Работал в подсобном хозяйстве, а я (Тамара) устроилась техничкой в детдом. Затем уехала на Рудник, работала рабочей, мыла золото. Было мне 17 лет. Вместе с группой молодёжи в составе 6 человек завербовалась и уехала без документов в г.Красноярск. Работала на военном заводе. Но когда руководство завода навели справки, о каждом из нас, меня уволили и отказали в общежитии, так как я была за границей. Проработала я на военном заводе всего полгода. Жить было негде, ночевала, где придётся. Устроилась в Красноярске на строительство домов, ямы под дом копали в ручную. В Красноярске вышла замуж, 17 лет проработала продавцом, прожила 31 год».

«Коллектив Саралинскогоподхоза Люба первая справа

Мне было 50 лет, когда вместе с семьёй переехали на жительство в Бирилюссы. У меня было трое взрослых детей. Работала в охране, оттуда ушла на пенсию. В Сарале проживаю 12 лет». Любовь Игнатьевна вспоминает: «Когда Тамаре после смерти мужа, сына и двух внучек стало невмоготу, перевезла ее поближе к себе. Теперь мы вместе и только смерть может разлучить нас». Страшное злодеяние фашистов не ожесточили сердца этих мужественных сестер, познавших холод, голод и мучения судьбы.

гКрасноярск, Тамара продавец                                      уборка капусты с.Сарала 1974г Люба 3 справа

Тамара Игнатьевна