Бекетова Валентина Егоровна

     По воспоминаниям Бекетовой В. Е.
     Весной 1941 года Егор Зверев  разобрал клеть от своей старой пятистенки – хотел к рождению четвертого ребенка перекатать дом. Поднял восемь рядов, начал разбирать крышу у дома. Но грянуло страшное известие – война.

 
     Как узнали о войне, Валентина не помнит. Помнит только, что отец, комбайнер, так и не успел отремонтировать дом, нужно было хлеб убирать. А 1 сентября 1941 года по повестке он был призван на фронт. Накануне отправки Егор Ильич сходил к своей старшей сестре Анне в Соколки и занял пуд гороховой муки. С тем и оставил семью: беременную жену Марфу, дочь  Валентину 10-ти лет и двух сыновей – Саньку 6-ти лет и Леньку 3-х лет от роду.
     - Я помню: когда он уходил, я лежала на кровати и ревела, - рассказывает Валентина Егоровна. – Он подошел ко мне и говорит: «Ну, дочь, помогай матери».
     От тех дней осталась одна фотография, сделанная в день отправки на фронт.
     А дом так и остался раскрытый. Крыша – лишь над столом. Она да торчащая в небо печная труба снятся Егоровне до сих пор. Как нарочно, лето и осень выдались дождливыми. Вода просачивалась сквозь потолок и стояла в доме по щиколотку. Ее вычерпывали ведрами и выплескивали в окно.
     Спать на единственной кровати было не возможно – все нехитрые лоскутки промокали насквозь. Спали все в подполье под печью или на завалинах . «Постелем под себя рогожки да и спим. А утром встаем грязные как поросята». Летом, когда было тепло, спали на улице под крышкой ворот.
     Носить было нечего. Мать вытряхнула перо из перины в кадки, выстирала их да нашила ребятишкам одежку. На ногах и осень, и зиму – лапти-самоплетки. Их научились плести у соседа через дорогу Ивана Шелкунова. А на зиму были валенки – одни на всех.

     Мать, Марфа Зверева, работала в колхозе разнорабочей. В хозяйстве была одна коровенка да овечка. Подоит мать коровку, разделит детям по бокальчику да сунет по илимовой лепешке – тем и жили день. К Новому году картошка почти кончилась.

     От отца пришло письмо: находился в Туймазах в учебной части, обучал молодых ребят. Мать собралась было съездить к нему, да соседка Нюра Дятлова отговорила: «А вдруг родишь в дороге, да не дай Бог, что случится, на кого ребятишки останутся?».

     Тяжело было в те годы. Что бы прокормить корову, запрягали ее же родимую в лошадиные сани да ехали по сено. Пока воз накладывали, глядишь, коровка и поест тут же. А иначе бы и до дому не дошагала. Не только сено, но и дрова возили на коровах, а по весне и пахали на них.
     В один короткий декабрьский день съездила Марфа раз по сено на колхозной лошаденке да уехала второй раз – дров привезти. А срок родить уже подошел. Стемнело, а ее все нет и нет. Соседка Анна Ширяева прибежит, спросит: «Ну че, Валька, нету матери-то? Ох-ти мнеченьки, поди родила где в лесу!».
«…Выбежу, посмотрю – нету мамки. Страшно стало. Потом слышу – заскрипели дровни – едет, едет! А мать сидит на возу и песенки попевает. А к ночи-то и закружала – роды начались. Послала Марфа дочь: « Сбегай за Анной, да пусть ножницы захватит». Пока то да се – пришли, а там уж кувя – и завернуть то не во что» – воспоминания В. Е. Так и родился Николка – последний сын Зверева Егора Ильича, видевший отца только на фотографии.

А Валентине пришлось бросить школу, чтобы нянчить братишку. Проучилась 3,5 класса. Как пережили зиму – вспоминать не хочется. Весной 42 года услышали, что на Апутовском (за речкой Налимчишма) пала лошадь. Марфа с соседкой пошли рано утром по насту за мясом. Нагрузили, сколько могли на санки. А солнышко-то пригревает, снег стал проваливаться. Добрели кое-как до пасеки на Налимчишме, сварили мяса, наелись. А если бы не поели, то не дойти было бы им до дома. А ведь дома ребятишки ждут: мамка мясо привезет! Пришли бабы домой уже затемно. А дома рев стоит : «Темно, а вас нету!».
Вскоре пришла Марфе бумага – ваш муж пропал без вести. Когда пришло извещение, Валентина Егоровна не помнит. Помнит только рев братьев да жуткий, полный отчаяния вой матери.

Местный милиционер Григорий Тырлов, приходившийся Валентининой матери племянником со стороны мужа, уговаривал Марфу отдать хоть одного ребенка в детский дом. «А мама рассуждает: кого я отдам? Вальку – так она у меня самая помощница; Саньку – тоже уже помогать начал; Кольку – так он еще маленький, куда его? А Ленька – что он у меня проклятый что ли? Так и оставила нас всех».

«Весной, как только вылезет крапива, значит все – жить будем! Так и росли на крапиве, репейных корнях, илимовых лепешках. Все рахитиками были: брюхо большое, руки-ноги на соломинке. А как пойдут пиканы да кислица, так запрягали колхозную лошадку и ездили на Куляк по полной телеге, целой компанией. Целыми возами привозили пиканов да кислицы, а сами обратно пешком шли, все 15 верст. Тем и жили. А как подрастет лебеда, да голубые цветки медуницы - мама готовила селянку. Может, яйцо с молоком туда добавляла, я уже не знаю.

Помню, однажды взяла с собой на работу селянку, а ее съела чья-то собака. Хорошо, добрые люди кто ложку, кто две – покормили ее. Репейные корни мешками накапывали. Сварит мама чугунок, а Николка, когда уже подрос, возьмет корень в руку, бегает по избе да кричит: « И а-о-а, и а-о-а! (Есть охота)».Илимовую кору рубили, сушили, мололи на мельнице и пекли лепешки. Ребята потом  ревут – опрастаться не могут.

В мае, картошку оставленную на семена, очищали да и садили глазками, остальное - варили да ели. А когда огород вскапывали (все кто мог лопату мало-мало держать) искали перезимовавщую картошку – вот было радости! Кроме картошки, садили редьку, репу, калегу, лук, капусту. Репу грядами садили, капусты много, а осенью большую 12-ведерную кадку квасили. Хлеба давали граммулечки в магазине, а порой и вообще мы его не видали. Дадут маме за работу грамм двести муки, принесет она ее домой – ребятишки радуются: « Заревуху, заревуху!» – заваруху делали.

Худо ли, бедно ли, но росли Марфины сыновья. Старший Шурка, был шустрый, настырный. Ходил один и с Валентиной с санками по сено. Сделал своей собаке оглобли к санкам и ездил на ней по дрова. В школе также как и Валентина, проучился 4 класса. Рано начал работать в колхозе. Сейчас вспоминает Александр Егорович интересный случай. У соседа Ивана Щелкунова был большой черный пес Куртаска. Так вот этот пес приносил Марфиным ребятишкам хлеба. Видимо на местной пекарне добывал каким-то образом. «И ведь сам не съест, а нам принесет!» - за то и любили этого пса.
Однажды осенью, когда уже был закончен обмолот, Марфа с соседкой пошли на речку Сюзевка. Там на левом берегу стояла сложка (т. е. механизм для обмолота) и зерно уже увезли, и бабы надеялись замести мякины хоть на похлебку.

Принесли килограмма 4-5 в мешках. Заведующий током Брязгин Игнатий увидел их с мешками, хотел заявить в милицию. Но бригадир Кузнецова Настасья вступилась: «Да вы что, ведь у нее четверо ребятишек, их ведь кормить надо. Ну, посадите вы ее, а робят-то куда, на кого бросите?». Так и отбила Настасья Марфу. А если бы не она – кто знает, может быть, и не выжить им было, или разметала бы их судьба по стране.

 «Которой-то весной на болоте пала лошадь от голода. Мясо разделили между колхозниками. Когда делили, к ним подошла старая бабка Комарова, не колхозница (бабка Елены Мозгляковой). «Бабы, дайте хоть кишочек!» - просила она. Дали или нет, вот уж этого не знаю» - рассказывает Валентина Егоровна.

А лошадей в конюшнях подвязывали, чтобы не падали от голода. «А если лошадь в конюшне пропадет, так под замок закрывали, чтобы не растащили». Кормить то было нечем, ведь бабы, старики да малые дети остались в деревне. Мужиков было со счету: кто по возрасту не подошел, кто пришел с войны по ранению.

К концу войны, бывало, давали остронуждающимся паек: продукты и одежду. «Что ребятам дали я не помню, а мне достался костюм – юбка с кофтой, зеленый в крупный белый горошек. Радости-то было!»

Мальчишки подрастали, стало легче – сами картошку собирали, траву. А коровенку продержали всю войну. Сено худо-бедно собирали по лоскуткам, по межам колхозных полей. Некоторые из этих лоскутков и сейчас пронашивается.

На покос ходили всей семьей. Ленька с Николкой хоть и не могли еще косить – так ведь дома одних не оставить. А Валентине с Шуркой работы доставалось. Придем, сначала картошки свежей сварим (в середине лета картошку уже начали «подрывать»), наедимся, а уж потом косить начинали. Литовочки маленькие сосед нам изладил, а отбивать мама сама могла. Косили по целому дню, мать отпросится в колхозе – за день лоскуток выкосим. А если покосы далеко были – домой не ездили, жили там целым табором.  Шурка настырный рос, работящий, если что задумает – сделает. С соседом Иваном собрали из бревнышек мало-мальскую баню, настоял на этом Иван.

«Помню, Шурка с Титовной, Ивановой старухой, положат бревнышко – да не так, он их материт, на чем свет стоит!» - вспоминает Валентина Егоровна: «Почему до этого у нас своей бани не было - не скажу, не знаю».

Бывало, в колхозе выделяли солому, так ребята ходили по нее с санками на Маяк, собирали оденки (остатки от стогов – овершья,  мерзляки, низы).
     Когда объявили, что закончилась война, у школы собрался митинг. Все плакали и от радости, и  от горя: что уже не вернутся у которых мужья, сыновья, братья.

    - А летом, не то в июле, не то в августе мы все ребятишки были на улице . вдруг видим: идет по ней солдат в шинели и заворачивает к нашему дому, - вспоминает Валентина Егоровна со слезами. – Мы напугались, заверещали, бросились в дом с криком: «Тятя, тятя идет!», заперлись сперепугу. А матери дома не было. Как потом  нам рассказали, это был однополчанин нашего отца Иван Морозов из Емашей, который хотел передать последний привет от него. Уже потом, став взрослым, Александр увиделся с Морозовым и узнал все, что тот мог рассказать ему об отце.
      А жить все равно тяжело было. Шурка работал в колхозе с 10 лет, в сенокос ездил на лошади с мужиками. Сначала на Майке, соловой кобылке, отвозил от комбайнов зерно. Потом, когда надо было идти в школу в 4 класс, передал ее Сане Брязгину. Но никому, кроме Шурки, Майка в руки не давалась – только он мог поймать и запрячь ее. Из-за этого и школу пропускал много, за что и был исключен. Осенью стал ездить с мужиками по сено и солому на Куляк. Лошадь была молодая, Пеганкой звали. Бежит, шея колесом – красавец! Сам карий, с черным, грива и хвост черные, на спине белые пятна. Проработал Шурка на нем около 3-х лет, а потом направили его в тракторную бригаду прицепщиком. Расставался со слезами со своим любимцем. Потом Александр Егорович выучился на тракториста-комбайнера и всю жизнь проработал с техникой.

А Валентина так и следила за домом и братишками. Ленька учился в школе, а Николка такой шустрый был – только глаз да глаз.
А в 47 году, когда он пошел в школу, пришлось Егоровне идти в няньки в чужую деревню. С кем и как туда попала – не помнит. Жила там у Самойловых. Муж Яков Иванович работал завхозом в колхозе, а жена Татьяна Николаевна – учителем. Прожила там недолго, около года, нянчила дочь Валю. Уехать пришлось вот по какой причине. Весной пошла по воду и, спускаясь под крутой бугорок, вывихнула правую ногу в холке. Кое-как доползла до дому, по дому ходила с табуреткой, превозмогая страшную боль. Только на третий день хозяева посоветовали ей: так ты сходи к такой-то бабке, она тебе поправит ногу. Так и сказали  -  сходи, хотя хозяин работал на лошади, и она ночевала у него во дворе. Кое-как, с батогом доковыляла Валентина на другой край деревни к бабке. Та разохалась, разахалась: «Ты чья же, милая, откудова? Да если бы ты пришла пораньше, сразу. А сейчас я уже ничего не смогу сделать, оплыло все». Не видя дороги от слез, поплелась Валентина обратно, и вскоре с призывниками доехала до райцентра, а оттуда до дому. Уехала, хотя хозяева просили ее остаться и заботиться о ней как о родной дочери.

С тех пор, став инвалидом, проработала она еще в трех домах, вынянчила еще в трех девочек. Насмотрелась и натерпелась всякого. Но не зря ее назвали Валентина – значит сильная. Вынесла и вытерпела все превратности судьбы, а было их не мало.

Автор: Зверева Виктория Вячеславовна ученица 5А класса МБОУ СОШ №2 с.Новобелокатай, Руководитель: Бекетова Марина Федоровна