Боевой путь деда

Дед много рассказывал о войне, все записано с его слов.

В зенитной артиллерии

Осянин Василий Варфоломеевич, родился 17 апреля 1924 года в д. Куркуль в большой крестьянской семье, Алексеевского р-на, ТатАССР, РСФСР, первый сын своего отца Осянина Варфоломея Кирилловича от второго брака (первая жена умерла в начале 20-х гг. во время сильного голода). Мать звали Агафья, она была уроженкой д. Сабакайка, у неё тоже был сын-инвалид, которого Варфоломей усыновил. Русский, православный. Был членом КПСС. До войны закончил начальную школу в с. Куркуль и 7 классов Алексеевской средней школы. Для продолжения учебы в семье не было средств. Работал в колхозе конюхом-возницей.

«После того, как началась война, нас с группой односельчан (в основном женщины) направили на оборонные работы за Волгу. Строили оборонительные сооружения. Я на санях подвозил строительные материалы.

В августе 1942 года я был призван в армию. Отец на своей телеге отвез меня в Алексеевский РВК. Меня и еще 2-х человек с нашего района направили в Московскую область в пулеметную школу. Там собралось очень много призывников. Жили в плохо оборудованном помещении по типу дощатых сараев, которые продувались насквозь. По ночам процветало воровство. В эту школу нас не приняли в связи с переизбытком курсантов. Затем меня направили в город Дмитров, Московской области, где находился запасной (учебный) зенитно-артиллерийский полк. Возможно, что это было моим спасением, т.к. в пехоте шансов выжить или не остаться калекой было очень мало.

Обучали нас на различные должности (номера) орудийного расчета 85-мм зенитного орудия образца 1938 года. Всего в расчете, вместе с командиром орудия, было 7 человек. Первоначально я был на должности 3-го номера – «читающий трубку», т.е. голосом передавал показания приборов ПУАЗО (прибор управления артиллерийским зенитным огнем). Показания менялись ежесекундно вслед за движением воздушной цели. Наводчик, ориентируясь на эти цифры, выставлял прицел, затем производился выстрел. Пушка была оснащена различными типами снарядов. По самолетам стреляли осколочными дистанционными снарядами, которые взрывались на заданной высоте. Имелись также бронебойные противотанковые, фугасные снаряды. Звание тогда у меня было рядовой. Жили мы в больших бараках, которые остались после строительства канала «Москва-Волга». Тяготы нашей курсантской жизни в запасном полку ярко описаны в книге В. Астафьева «Прокляты и убиты». Питание было скудное. На раздаче в нашей столовой был повар-татарин. Он узнал, что мы земляки. По вечерам он тайком подкармливал меня остатками каши. Это мне сильно помогло.

После окончания учебы, в начале 1943 года, нас распределили по воинским частям. Я попал в 1044-й зенитно-артиллерийский полк 21 артиллерийско-зенитной дивизии резерва Главного командования (РГК). В феврале 1943 года полк был направлен на оборону большой железнодорожной станции Осташков Тверской (Калининской) области. Начальство нам пригрозило, что если разбомбят хоть один эшелон, то всех нас отправят в пехоту. Мы дежурили у пушек день и ночь, спали прямо на своих местах. Налеты вражеской авиации происходили в основном ночью. В темноте самолетов не было видно, поэтому приходилось стрелять на звук. Однажды это принесло результат – был сбит немецкий бомбардировщик «Дорнье Do-217». Какое-то время часть находилась в г. Валдай. Ближе к лету нас, погрузив на эшелоны, двинули в южном направлении. Калинин (Тверь), Москва, Рязань, Ряжск, Воронеж. Выгрузились на станции Россошь. Оттуда двинулись на Старый Оскол. В это время наши войска готовились к Курской битве.

Части РГК передавались то в одно соединение, то в другое. Приходилось часто менять позиции, иногда даже по 2 раза в сутки. Орудие весом 4,3 тонны возил на себе армейский тягач или американский грузовик «Студебеккер». Вместе с пушкой перевозился боекомплект, шанцевый инструмент, самодельная печка. Чтобы оборудовать позицию, нужно было каждый раз вручную выкапывать широкую круглую яму, 2 аппарели (съезд и выезд, чтобы загонять в яму орудие), а также ниши для укрытия личного состава и боеприпасов. Это была нелегкая работа. На сон оставалось очень мало времени. Ночевали все вместе в квадратном окопе, накрытом куском брезента. Позицию нужно было маскировать, присыпав свежее разрытую землю травой или ветками. Стояли мы чаще всего на открытой местности. По сигналу «Воздух!», все прятались по щелям. Нам же наоборот нужно было выходить на «работу». Самой неприятной была всегда встреча с немецкими штурмовиками Юнкерсами Ju-87. Они выходили на штурмовку группой в 29 машин, выстраивались в вертикальную «карусель» и пикировали с ужасающим воем на цели друг за другом, пока не кончался боезапас. Самые наглые, отбомбившись, пролетали над нашими позициями, стреляли из пулеметов, и даже грозили кулаками через стекло своего «фонаря», т.е. кабины пилота.

Батарея в составе ЗАП (4 орудия, 94 человек обслуги орудий и взвод управления) очень часто принимала участие в артиллерийских подготовках пред наступлениями, как вся артиллерия калибром более 76 мм. Снаряд по навесной траектории мог уйти на расстояние около 17 км. Во время налетов авиации тяжелее всех приходилось командиру орудия, т.к. нужно было руководить стрельбой, находясь вне укрытия.

Из боев на Курской дуге запомнилась ужасная жара, множество вражеских самолетов, бесконечные переезды и смены позиций, первые потери в личном составе. От постоянной стрельбы мы почти оглохли, на стволах орудий сгорела краска. После этого сражения я получил первую награду – значок «Отличный артиллерист», которым очень гордился. Меня перевели в наводчики.

Впереди был Днепр. Переправлялись через мощную водную преграду севернее украинского г. Канев в два приема: сначала на остров посредине русла реки, где мы прикрывали от налетов строящуюся переправу. С этого острова глухой ночью по понтонному мосту переправились на правый берег Днепра, где наши войска удерживали захваченный плацдарм. Начали окапываться. Почва была песчаная. На небольшом расстоянии от батареи, в лесочке был расположен склад боеприпасов. Командир батареи старший лейтенант Отрешко (Николай Фёдорович) высказывал начальству свои возражения по поводу такого опасного расположения орудий, но его никто не послушал.

Вскоре немцы обнаружили склад и устроили налет. Досталось и нашей батареи. Одна из бомб взорвалась между моим и соседним орудием. Все, кто в панике стал разбегаться, были убиты или ранены. Я машинально нырнул под платформу пушки, думая, что она меня спасет. От взрыва орудие засыпало песком, пробило накатник, дульный тормоз. Меня контузило. Из-под платформы торчали только сапоги. Кто-то вытащил меня за ноги и показал пальцами (я ничего не слышал), что из ушей течет кровь. В тот день батарея потеряла 2 орудия и 25 человек. Одно из орудий было уничтожено прямым попаданием. В живых остался только командир, которого взрывной волной отбросило в сторону. Из нашего расчета были убиты командир орудия сержант Кекшин и четвертый номер рядовой Рогузько. Был тяжело ранен старший лейтенант Отрешко – ему оторвало ступню. Медсанбат находился на другом берегу, и поэтому ему не могли сразу оказать необходимую медицинскую помощь. Позже мы узнали, что он умер от заражения крови (гангрены). Я в медсанбате пробыл не больше недели. Мне не выдали даже справки о ранении. Пришлось заменить погибшего командира орудия, мне присвоили звание «младший сержант».

После этого страшного боя нам в командиры батареи был назначен капитан, который был вроде как «сослан» на эту должность из полка за какие-то прегрешения. К своим обязанностям он относился халатно, крутился все больше вокруг «прачечного батальона». Наступило холодное время года, нам давно не выдавали свежего белья и обмундирования, не было бани, развелись вши. По вечерам мы, забравшись в свой квадратный окоп под брезентом и растопив печь-буржуйку, прокаливали швы белья и гимнастерок о раскаленные стенки печки, пытаясь уничтожить насекомых и их личинок - гнид. Однажды за этим занятием нас застал командир дивизии. Мне даже пришлось делать доклад, стоя в нижнем белье, т.к. не успели одеться. Комдив поинтересовался, чем это мы занимаемся? Мне пришлось признаться: «Вшей давим». Командир дивизии сильно разозлился, сказал что-то адъютанту, сел в машину и уехал. На следующий день наш комбат был снят с должности, а нам подвезли вошебойку, устроили баню.

Когда батарея понесла большие потери, для поддержания её боевой готовности на пополнение стали присылать мало обученное пополнение из местных жителей и из других частей. Обучать приходилось прямо на месте, иногда в боевой обстановке. Бывали случаи, когда не все справлялись с обязанностями, например при установке прицела при стрельбе. Было обидно промахиваться по самолетам, когда была возможность их сбивать.

Один из солдат, уже в возрасте был прислан из авто-батальона к нам вместо гауптвахты: при переправе через Днепр он случайно задавил человека. Звали его Ясон Ясонович Покиньборода. Трибуналы были еще в тылах и решили ограничиться таким наказанием, до выяснения. Когда закончился его «срок», солдата увезли, а от меня, как командира потребовали характеристику на него. Характеристику я дал положительную. В последствии я узнал, что его вернули в свою часть. В благодарность он через кого-то передал мне подарок – красивый набор инструментов.

Одного из бойцов увели в Особый Отдел «СМЕРШ», и больше он не вернулся. Вероятно, чем-то запятнал себя на оккупированной территории.

Постепенно в моем расчете я стал единственным русским, остальные все украинцы. Я так привык к их языку, что постепенно и сам стал разговаривать с ними по-украински. Я умел играть на 7-струнной гитаре, и мы пели разные песни, в том числе украинские, когда была возможность досуга.

Полк принимал участие в боях за Винницу (зима 1943-1944 года). Здесь нам впервые пришлось поучаствовать в отражении танковой атаки противника. Наше наступление не всегда было беспрерывным. Однажды ночью мы заметили, что через наши порядки в сторону тыла движутся пехотные подразделения. Кто-то сообщил, что где-то прорвались немцы, и срочно надо отступать. Но мы не имели приказа об отходе, и оставалось только беспокойно ждать. Наконец-то прилетел на лошади посыльный из штаба и приказал срочно сниматься с позиций. Так мы чуть не попали в окружение. Позже мы узнали, что в результате этого прорыва в плен попал штаб какого-то подразделения со всеми офицерами и документами.

То и дело нашей батарее удавалось сбивать вражеские самолеты. В неразберихе боя было непонятно, чье орудие сделало удачный выстрел, поэтому самолет записывали на всю батарею сразу. Были и курьезные случаи. Однажды через линию фронта на бомбежку двигалась группа немецких бомбардировщиков. Двигались на большой высоте. Батарея сделала залп сразу 4 орудиями. Хотя снаряды и не попали непосредственно по самолетам, но от нашего огня в строю произошло какое-то замешательство. Строй смешался, и в результате столкнулись два самолета, взорвавшись в воздухе.

Как-то ранним утром, над нашим расположением появились 2 немецких истребителя Фокке-Вульф 190. Видимо, более опытный пилот вывел на тренировочный полет новичка. Наше орудие уже готово было к стрельбе. Мы быстро изготовились, зарядили пушку, я сам определил координаты, и мы дали залп. Первым выстрелом было повреждено рулевое управление одного из самолетов. Он стал кружить вокруг нашей позиции, не меняя радиуса и высоты. Второй самолет быстро улетел. Мы стали расстреливать беспомощный Фоке-Вульф. 7-м выстрелом нам удалось разбить ему двигатель, и он рухнул на землю. Пилот погиб. Это был молодой обер-лейтенант. За этот бой я был награжден орденом «Красной Звезды», а наводчик – медалью «За отвагу».

В одном из боев погиб знаменосец полка, и меня назначили на его место, хотя я и не был высокого роста (1 метр 76 см). Видимо за то, что мог без запинки и волнения чётко отрапортовать командиру любого ранга.

Летом 1944 года, где-то на Львовщине или на подступах к Молдавии, в один из дней над линией фронта показался немецкий двух фюзеляжный бомбардировщик-разведчик и корректировщик Фокке-Вульф VW189, прозванный за характерные очертания «рама». Эта машина доставляла много хлопот нашему брату, т.к. после ее появления обычно происходил артиллерийский или воздушный налет, а следовательно - жертвы среди личного состава и пехоты. В этот момент командование и корректировку стрельбы взял на себя командир огневого взвода лейтенант Смотров, бывший до войны учителем математики. Он дал нашему орудию координаты стрельбы и скомандовал «Огонь!». Снаряд разорвался аккурат в створе «ворот» «рамы». Т.о. нам первым же выстрелом удалось уничтожить этот вредоносный самолет. Лейтенант тут же на колене написал на нас представление к награждению. Но так ничего за этим не последовало.

Бывали, конечно, нелепые смерти. Однажды вечером к нам в расчет на пополнение прибыл рядовой Терещенко. Позиция была только что отрыта, и ее еще не замаскировали. Рано утром я приказал новобранцу накосить травы, чтобы присыпать ею свежую землю. Чтобы он не продрог в утреннем тумане, я дал ему свою добротную офицерскую шинель. Он ушел, но вскоре раздался взрыв. Терещенко подорвался на противопехотной мине, не пробыв на передовой даже 1 дня. Мы похоронили его тут же на позиции.

Другой боец батареи, Федор Гуляев, сибиряк, где-то в Чехословакии пошел за дровами на брошенную немецкую артиллерийскую позицию, где было много пустых снарядных ящиков. Там он подорвался на фугасе. Ему оторвало руки, ноги и даже уши, он весь обгорел. Но еще жил в течение часа и даже что-то бормотал в бреду, т.к. был мощного телосложения, долго не умирал. Вскоре приехал военфельдшер и ввел ему смертельную дозу обезболивающего средства. Где-то на марше, подорвалась машина какого-то начальника, пытаясь объехать колонну машин по обочине, и все в машине погибли.

Однажды пришлось мне брать в плен немца. Он прятался в копнах соломы на поле неподалеку от нашей батареи. Когда мы заметили его приближение, я, взяв автомат ППС, пошел к нему на встречу. Он отвел меня к копне, где прятался сам и оставил свое оружие и прочее. Объяснил, что не хочет воевать, и показал фотографию трех своих детей. Немцы бывали всякие.

Были мы свидетелями одного воздушного боя, в котором сошлись немецкий и наш истребители. Оба самолета загорелись, но наш летчик сумел приземлиться с парашютом раньше, и, вооружившись пистолетом, поджидал немца внизу. Когда тот тоже приземлился, он спокойно забрал у него оружие и документы, и они оба, словно старые приятели, обнявшись и улыбаясь, направились в штаб полка.

Был знаменательный момент в моей фронтовой жизни, когда нашей батарее доверили салютовать на открытии памятника на могиле М.И.Кутузова в г. Бунцлау (Болеславец).

Кроме Чехословакии, Германии, наша часть побывала еще в Польше и Венгрии. Запомнились тяжелые бои за Будапешт. В начале мая, находясь на территории Чехословакии, мы прибыли на новую позицию. По привычке собрались готовить окопы и капонир для пушки. Но вдруг прозвучала неуставная команда «Можно не окапываться». Так мы узнали, что кончилась война.

После победы наш полк перевели в Венгрию. Я одно время был даже кандидатом на парад Победы, но тут вспомнили случай, когда из моего расчёта Особый Отдел увел бойца. Старослужащих стали увольнять из армии. Мне предложили поступать в военное училище на выбор, как и многим молодым солдатам-фронтовикам вроде меня. Я выбрал Челябинское военное машинно-тракторное училище, и был направлен туда на учебу. Перед отъездом, выдавая мне документы, начальник штаба торжественно заявил мне, что моё орудие за время боёв выпустило по врагу 1700 снарядов.

В Челябинске мы учились и часто выезжали на различные работы, например заготовка леса. Работа была тяжелая, а нормы высокие. Но нам, выросшим в деревне и прошедшим фронт, она давалась легко. По вечерам выступали в сельских клубах с номерами художественной самодеятельности. Через некоторое время пришло письмо от отца, где он писал, что они голодают, и просил меня срочно возвращаться домой. Моя младшая сестра работала на военном заводе в г. Казани, а старший брат Михаил Варфоломеевич, 1917 г.р., погиб на фронте в октябре 1943 года в Псковской области. Я подал рапорт об отчислении из училища. Отпустили, конечно, не сразу, но ситуация была безвыходная. В 1947 году я вернулся домой. Осенью женился на Комиссаровой Анне Александровне. Через каждые три года, последовательно у нас родилось 4 детей: сын Александр, дочери Надежда, Валентина и Вера. Работал учителем в школе, парторгом, бригадиром плотницкой бригады в колхозе. Занимался столярными работами, в 1974 году построил дом

В.В.Осянин умер 18 мая 2005 года.

Случай с эшелоном.

«Это было еще в Калининской (сейчас – Тверской) области. После утомительной погрузки полка ночью на эшелон, меня поставили в охранение. Невыносимо хотелось спать, валила с ног усталость. Ходил, ходил, да и присел на ступеньку рядом стоящего эшелона так, чтобы было видно и справа и слева наши платформы. Проснулся от того, что по рельсам стучали колеса – вагон, на котором я сидел, уже отъехал от станции, виднелись только её огоньки. Я бросился под откос вместе с оружием и побежал по шпалам к своему эшелону. Через несколько минут после моего возвращения, появился разводящий со сменой, и, едва отдышавшись от бега, я им грозно крикнул: «Стой! Кто идет?». Повезло! А то мне не миновать бы трибунала, за то, что оставил свой пост.